Марина Адамович: “Есть абсолютная ясность, что это война…”

Продолжение беседы с Мариной Адамович – женой политзаключенного Николая Статкевича.

– Марина, напомните, пожалуйста: сколько всего в карцере провел Николай?

– Ситуация выглядит, возможно, менее трагично, чем, например, с Димой Дашкевичем. Но вот только то, что мне “навскидку” приходит в голову: три карцера за последнее время, то есть месяц, и “помещение камерного типа” – тоже месяц. И это еще в шкловской колонии, когда из него в очень короткий срок сделали “нарушителя режима”. Ну, и просто в камере он находится с 12 января…

И все время у него было какое-то персональное ограничение на прессу, на любые вложения. Очень часто мы слышим, что парням можно прислать книги, какие-то распечатки из интернета. Все такого рода вложения в любые обычные письма всегда тормозились – и в шкловской колонии, и в могилевской тюрьме. Доходит до безумия, когда просто распечатанный Word-овский текст ему не передавали – уничтожали, либо, если это было заказным письмом, возвращали отправителю. Классический стиль: “Не положено”. Я говорю: “А если у меня, например, рука сломана, я могу только одним пальцем набрать текст на компьютере? Это какими нормативными документами определяется? “Короче говоря, вот так: напишутся пять жалоб – тогда раза с два пройдет.

Это же касается и независимой прессы. Почему-то очень упорно препятствуют получению “Нашай Нівы” и газеты “Новы час” – эту газету Николай, кажется, получил всего один раз. Хотя господин Король и его редакция упорно пытаются ему каждый номер отправить.

– Настоящая информационная блокада?

– Да. Недаром же его держат не в тюрьме, а в СИЗО – специзоляторе временного содержания. Ведь говорят люди осведомленные, что в тюрьмах все-таки какая-то коммуникация, какая-то поддержка между заключенными существует, ну а СИЗО – это место, где в принципе по законодательству осужденные могут быть оставлены только по их персональному заявлению, по специальному письменному приказу начальника учреждения, лишь осужденные по так называемым “нетяжким” статьям и только ради выполнения каких-то работ по обслуживанию этой тюрьмы. Ни один, ни второй, ни третий, ни четвертый пункт к Николаю никакого отношения не имеет, поэтому это абсолютно специальное ограничение, в том числе коммуникаций – любых!

– Скажите, пожалуйста, а Вам было не страшно выходить замуж за Николая? Не чувствуете из-за этого давление на себя, семью?

– Знаете, мне даже такой вопрос никогда и не пришел бы в голову. Ну что значит – страшно выходить замуж за Николая? Ни разу даже… На сегодняшний день не могу сказать, чтобы я чувствовала какое-то существенное давление. Я чувствую периодически пристальное внимание, но это не мешает мне жить. Есть много других поводов.

– 20 лет назад Николай организовал принятие присяги на верность Беларуси… Соратники по БЗВ (Беларускае згуртаванне ваўскоўцаў – “Белорусское объединение военных”) и те, кто принимал ту присягу, сейчас как-то поддерживают вашу семью?

– Во-первых, далеко не все уже сегодня живы, далеко не все – в Беларуси… Но контакты с теми, кого я знала раньше, я, безусловно, поддерживаю. И я знаю, что они каким-то образом поддерживают Николая, ну уж как кто может: письмом кто-то, кто-то телеграммой, кто-то денежным переводом на день рождения…

– А когда вырастет Ваш сын, Вы бы хотели, чтобы он пошел в политику?

– Сын уже давно вырос, но я бы не хотела, чтобы он пошел в политику. Это тяжелый выбор, он требует всей жизни, самопожертвования, полной преданности избранной цели, избранному делу. Я думаю, что он много мог бы сделать (и сумеет, надеюсь) в выбранном направлении науки, хотя сам видит свое будущее немножко иначе…

– Что Вас поддерживает, что помогает ждать Николая? Что дает силы?

– Во-первых, абсолютная убежденность в том, что… все правильно. То, что было сделано, и что, я надеюсь, будет сделано, и то, что даже сейчас происходит – все правильно, все логично. И когда сначала Алесь Беляцкий, а потом Николай написали, что сейчас мы переживаем не худшие времена в нашей жизни, – я прекрасно их понимаю! Как бы это ни выглядело, возможно, как-то по-сумасшедшему немного, нелогично – но есть внутри такая абсолютная ясность, как Николай написал, того, что можно, что нельзя. Что должно быть сделано- и что ни в коем случае не может быть сделано.

И есть абсолютная ясность того, что это война. И что в этой войне может быть только один победитель. (Я имею в виду: не физическое лицо, а сторона). И что эти наши замечательные ребята на сегодняшний день свою защиту держат достойно. К сожалению, и должна это сказать – к сожалению, без большой общественной поддержки.

И навсегда – я надеюсь, что это никогда не изменится – я буду помнить, что выжить в самые тяжелые времена мы помогли друг другу. Те, кто сначала познакомился у ступеней СИЗО КГБ, у входа Комитета государственной безопасности. И потом вот уже на протяжении почти двух лет поддерживал друг друга. Мы стали не только подругами, но, как когда-то Дима Бондаренко написал Оле из колонии – сестрами. Это уже навсегда…

Другие политические заключённые

  • Юрий Казак
  • Дмитрий Доронин
  • Владимир Еременок
  • Иван Крук
  • Андрей Ромашевский