Марина Адамович – об условиях содержания Николая Статкевича.
– Марина, сейчас Николай находится в жестких условиях в могилевской тюрьме. Можете в нескольких словах рассказать, как выглядит этот режим? Что можно, что нельзя?
– У меня очень ограниченная информация о том, как это выглядит на самом деле. Строгий режим, если говорить по законодательству… пожалуй, только пожизненное заключения выглядит хуже или камера смертников. Это круглосуточное пребывание в очень ограниченном пространстве закрытой камере, где даже неба не видно, потому что крохотное окошко, которое находится наверху, закрыто так называемыми ресничками. Это металлические пластины, находящиеся под углом 45 градусов и не позволяющие ни проникать туда прямому солнечному свету, ни видеть небо. Есть часовая прогулка в тюремном дворике. Тюремный дворик у них находится на крыше самого здания и перекрыт не только решеткой, но еще и густой сетью. Правда, Николай оптимистично говорит: “Но ведь и через них бывает видно небо!». Иной раз, когда оно только утреннее, в котором где-нибудь в уголке тех десяти или восьми квадратных метров дворика иногда бывает солнышко. И он говорит: “Я тогда стараюсь держаться вот этого уголка, и мне как раз видно солнце”.
Если говорить про все остальное – это полное отсутствие каких бы то ни было коммуникаций. Это возможность одного короткого свидания в год, причем не более чем с двумя родственниками. Это значит, что, если у человека достаточно большая семья (я не про нашу ситуацию говорю), то родственники должны выбирать, кто в каком году увидеть своего ближнего. Наша ситуация полегче, так как в стране у Николая только два близких родственника – отец и я. Мы свою единственную возможность увидеться в этом году уже использовали 1 июня.
Также режим Николая – это отсутствие каких бы то ни было продуктовых передач и посылок. Николай имеет право только на одну бандероль в год. Бандероль – весом до двух килограммов… того, что ты в эти два килограмма можешь вместить. Здесь выбираешь буквально по одному орешку, чтобы те два килограммы не превысить. Орешек выкинул, кусочек кураги выбросил – так вот эта бандероль собирается мучительно.
В тюрьме я иногда вижу объявления в комнате для передач, что у кого были там телевизор, холодильники, короче говоря – какие-то электрические приборы, то после освобождения это можно забрать. То есть у людей на обычном режиме все это тоже может быть. У Николая в камере есть только радиоточка, которая находиться за решеткой, поэтому к ней также добраться нельзя. Но даже эту замечательную радиоточку я попыталась использовать для того, чтобы просто передавать ему привет. Как только они (надзиратели) это “просекли”, они начали радио во время этой передачи отключать. Я об этом узнала буквально на прошлой неделе.
Это все, что у него есть на сегодня. Остаются только письма. И – очень редкие, и я бы сказала, негарантированной звонки. Хотя в исправительном кодексе возможность звонков прописана, но сама процедура довольно неопределенная. Он имеет это право, но как часто оно может быть реализовано? Правда, последние месяцы раз в месяц позвонить ему дают. По 15 минут один раз в месяц. Этого не было очень давно – с августа прошлого года по апрель этого. И теперь это уже какое-то счастье – услышать голос раз в месяц. Боишься отключить телефон, боишься быть вне страны, потому что никогда не знаешь, когда это может случиться.
– А долгосрочных свиданий вовсе нет?
– Нет, только одно краткосрочное. В данных конкретных условиях – до двух часов. Через двойное стекло, между стеклом еще есть решетка, с телефонной трубкой, через которую ничего не слышно, и в тесной каморке, разделенной четырьмя фанерными переборками. Это значит, что кричат одновременно восемь человек.
Вот и все, на что он имеет право…
