«Всего три месяца, но на каких нервах!»

Валерый Шчукін

Валерий Щукин – о своем аресте в Жодино (продолжение интервью)

— Узнав, что меня ищут, я добровольно пришел, сам. Меня отвезли вначале (у нас арестного дома тогда не было) на Володарку. Но потом Володарка получила команду сбрить мне бороду.

— Чем мотивировали такой шаг?

— А, дуракам закон не писан, Господи! Согласно минимальным стандартным правилам содержания, каждый мужчина имеет право носить бороду. Он должен ухаживать за ней, т.е. может иметь расческу и т.д. Или бриться. В таком случае ему должны предоставить возможность побриться.

Володарка отказалась. Тогда меня погрузили в машину и отвезли в Жодино. Ну, в Жодино другой начальник и администрация другая. Меня посадили, вот здесь (показывает рядом справа) мордоворот стоит с дубинкой и здесь (показывает рядом слева). Ну, и зэк с бритвой. Я говорю: «Я не буду бриться». — «Ну, тогда мы будем брить на сухую!» У меня щетина такая, что на сухую бритьё я как представил — у меня, честно говоря, чуть слезы из глаз не посыпались. Я говорю «Ладно!». Зэку: — «Выполняйте команду, к вам претензий не имею». Бороду сбрили, тут же потащили фотографироваться, потому что лицо все-таки меняется, а меня ж в Беларуси никто без бороды не видел! Я призывался, правда, из Беларуси, но тогда ж еще 18-летний пацан был. Сфотографировали, и я опять продолжал не бриться. Борода начала появляться опять. Ну, меня там «жали», я сидел в карцере, но так и не побрился. Но второй раз брить насильно они уже побоялись, потому что проморгали — я оповестил об этом журналистку Марину Коктыш, та написала в газете. Скандал был что надо, потому что насильно брить – это вопиющее нарушение, это уголовное дело. Тогда ко мне просто из Департамента по исполнению наказаний (ДИН) приехали и по-человечески попросили не жаловаться на них, ведь возбудят уголовное дело. Я имел все основания подать заявление. Но — ладно, раз они по-человечески просят, я не стал.

— Да, благородно поступили…

— Зато я подал в суд на другое – по своим наказаниям. И в суде, когда знакомились с материалами дела, оказалось, что имется больше десятка взысканий, которых мне никто не объявлял и которых я в глаза не видел в Жодино. И на каждом документе написано, что я от подписи отказался. Я вообще не отказываюсь никогда. Для того, чтобы отправить в карцер, надо, чтобы было несколько взысканий, просто так это не объявляется. Вначале простые взыскания, потом уже более строгое наказание. И вот я обнаружил не помню сколько, но более десятка взысканий, которых мне никто не объявлял…

— Проще говоря, ваш карцер был сфабрикован. А как условия содержания повлияли на ваше здоровье?

— Я там был всего-то три месяца. Несколько дней провел на Володарке, поэтому меньше 3 месяцев получилось. Я их «доставал» — они меня «доставали».  И три месяца на нервах, конечно, сделали свое дело,  потому, я когда вышел из Жодинской тюрьмы, у меня давление  — за 150, сахар – две нормы, как минимум, бывает и больше — и не проходит, с 2001 года я эти параметры сбить никак не могу. Хотя у меня в родне диабетиков никогда не было, и я сам до того года был здоров. Это от нервов.

Но я их «доставал» тоже. Ну, скажем, вот прогулка: прогулки положено час.  Они – 20 минут, 25 минут… Я начинаю подымать шум, возмущаться, требовать. Пошли навстречу. Нашу камеру заводили на прогулку первой и уводили последней. Мы час на воздухе были. Остальные ж были меньше! Но они все молчали. Я всегда говорю, что помочь можно тому, кто возмущается. Это ж был июнь месяц, жара. Выводят во дворик и не разрешают раздеваться. Просто снять майку или рубашку. Опять давай «шуметь» — в конце концов разрешили. Но там же женщины гуляют! А им не разрешают, там же сверху мужчины ходят, смотрят. А положено как? Там где женщины, там мужчин близко не должно быть. Там только может быть мужчина-учитель, мужчина-священник, и все. И даже начальник такой тюрьмы не должен быть мужчина, там начальником должна быть женщина. Но женщины молчат, и что я могу сделать? Не могу я за них «шуметь», если они не «шумят».

Ну, к примеру, вот помывка в бане. Там же все есть: и венерические, и со СПИДом… И не разрешают, когда идешь в баню и берешь вещи, с собой полиэтиленовый мешок взять.  И получается, что свои чистые вещи кладешь на скамейку. Кто сидел до тебя на ней, неизвестно.  Опять же со скандалом, но я добился; но я был единственным в камере, кто ходил с полиэтиленовым мешком, складывая в него полотенце и прочие вещи. Все остальные так носили с собой, но все молчали. Я ж говорю: надо требовать. А если не требуешь, то…

— Молчание – знак согласия?

— Ну не знаю, что там получается, но я привел примеры. А с этими указаниями брить бороду? «Брить! Брить бороду! Каждый день! Иначе всё!» А я отказываюсь бриться. И что ж это? Я же не робот. Это ж тоже на меня действует.

— А как остальные заключенные относились к вам?

— Ко мне всегда, где бы я ни был, относились нормально, потому что я могу сесть и любому разъяснить любую статью, любой порядок, могу написать за него кассационную или другую жалобу, мне ж ничего не надо. Ну, она будет не идеальная, но я могу сесть и написать. Сокамерники видят, что я не прогибаюсь и не боюсь этого начальства. Естественно, я пользуюсь авторитетом там. Никаких случаев издевательств со стороны заключенных не было. Но я не сидел в зоне, я не знаю, как в зоне, я сидел в камере. Ко мне относились хорошо. Начальство – да, то бесилось.

Я сидел 20 суток подряд в карцере. Мне дали 10, а после них вывели, оформили и по новой завели туда, на второй срок. Так получилось, что я отбыл там три вторника. Во вторник  в жодинской тюрьме обход. Начальник тюрьмы обходит «пожизненников» и карцер. А «зам» его – всех остальных. Когда начальник только бренчит замком, все должны вставать  и так далее (знаком показывает, что положено вытягиваться по струнке). Я читаю руководящий документ, который называется правила, там написано: ПРИ ВХОДЕ в камеру вставать. Но когда открываешь, это одно, вход – это когда начальник ногой переступил. И вот они орут: «Встать! Встать! Встать!!!» — я сижу. Он ногой переступил – я встал. Он ногу назад – я сел… А они понимают, что с начальником тюрьмы будет трое арестантов. И что после этого начальник тюрьмы уже будет там никто, если он не смог сломать какого-то там зэка.  И он за три вторника, пока я сидел, ни разу не посетил карцер. Не я его боялся, а он боялся меня.

— Для них эти формальности так важны?

— Да, но я-то на нервах! Да, кстати, и зубы тоже… Болит зуб? Можем выдрать, но у нас новокаина нет. Вот так. Но, простите, это черт знает что! Я давай класть анальгин. Анальгин – вещь хорошая, если у тебя зуб заболел, положил этот анальгин, а к утру пошел к врачу, и все нормально. Но почти два с половиной месяца просидеть на анальгине… Конечно, вышел я из тюрьмы, и у меня почти все зубы один за одним дружно «полетели». Помимо того, что сахар и давление, я еще и без зубов остался. Это за три месяца. Я не знаю, чтобы это там было, если сидел бы больше. Три месяца, всего лишь навсего…

(окончание следует)

Другие политические заключённые

  • Михаил Маринич
  • Александр Козулин
  • Андрей Позняк
  • Эдуард Лобов
  • Дмитрий Федорук
  • Владимир Кудинов