“Самое важное – это информация о том, что происходит в тюрьмах”

На вопросы сайта palitviazni.info отвечает узник совести 1990-х , бывший заключенный “Володарки”, бывший активист “Молодого фронта”, сторонник Христианской демократии Вадим Кабанчук.

– Расскажите, пожалуйста, о своем деле, которое было возбуждено по политическим мотивам.

– Против меня возбудили дело за участие в массовых акциях, которые проходили весной 1997 года. Именно тогда были две или три такие массовые акции. Полгода я находился в розыске. Тогда учился еще в Политехнической академии и не знал про этот розыск. Арестовали в октябре 1997 года, уже после окончания политеха. Это произошло также на одном из массовых мероприятий – после шествия задержали в транспорте.

Мне были предъявлены две статьи: одна – “массовые беспорядки”, вторая – “сопротивление сотрудникам милиции”. На то время, в 1997 году, подобных дел было возбуждено несколько. Я знаю, проходил по такому делу Алесь Коваль, еще несколько человек… В основном это были люди, которые входили в Народный Фронт.

Полгода провел на Володарке, до суда. На суде мне дали срок… кажется, три года с отсрочкой на два… Давно это было.

– А что вы можете сказать об условиях содержания?

– На тот момент это была еще типично советская тюрьма – это же 97-й год. Теперь уже значительно отличаются условия. Можно сказать, что даже немного в лучшую сторону – если рассматривать обычных сидельцев, обычных зэков. Если же брать во внимание такой аспект, что “политических” там прессуют, чтобы они подписывали помилование – в те времена, когда мы сидели, такого не было.

– То есть, вас не просили подписать некое прошение о помиловании?

– Нет, абсолютно! Ты просто сидел в общей массе зэков, и никаких дополнительных тебе не создавали препятствий.

– И администрация не оказывала давление через какие-то свои структуры, сексотов или других зэков?

– Да нет. Там идет обычная внутрикамерная жизнь, в которой хватает своих нюансов. Ну, конечно, оперчасть работает. В каждой камере свои сексоты. Но это обычное дело. Лично ко мне особого отношения не было абсолютно. Я сидел, как все остальные. Как говорит уголовная братва, “поддерживал движуху”. ( “Поддерживать движуху” на тюремно-уголовном сленге означает “обеспечивать связь между камерами” в следственном изоляторе или “поддерживать нелегальную связь с волей” в колонии – palitviazni.info).

– Вы говорите, что условия там улучшились, но не для политических. Вот Автухович сделал себе вскрытие в знак протеста, что его прессуют. Что он в карцере находится по несколько десятков дней…

– Улучшились условия для обычных зэков, я об этом говорю. В то время у нас были маленькие передачи: 8 килограммов можно было только на месяц. Под следствием были запрещены письма – нельзя было их писать в СИЗО вообще. Теперь уже это разрешено. Немного бытовые условия изменились в следственных изоляторах.

– Вы сидели в большой камере?

– У нас было 13 так называемых спальных мест, но иногда набивали под 30 с чем-то человек. Обычно было 28, 30… Спали по очереди, по трое на одни нары.

– Была такая “вахта”, что восемь часов спать одному, восемь другому, восемь третьему?…

– Где-то так. Но фактически там не получается восемь часов на сон.

– Камера была не в подземелье? ( Я знаю, что, например, Шидловский сидел сначала в какой-то камере, где была высокая влажность…)

– Нет. Я, кажется, где-то на четвертом этаже там сидел. Или третий, или четвертый этаж.

– А как кормили? Еда была тюремная – можно ли ее было употреблять?

– Это было что-то такое невероятное – та пища. Фактически, что бы ты ни съел, сразу начиналась изжога. Плохой хлеб, все эти супы, баланда – это вообще, просто одно название. Безусловно, там никакого ни мяса, ни рыбы – ничего не было. Мы просто жили на четвертом этаже, и эти баландёры (люди, которые раздают еду), пока доходили до нас, всю эту начинку либо выгребали, либо продавали. За сигареты продавали все. Скажем, рыбный суп – это такая некая субстанция, в которой шелуха от рыбы могла плавать. Вот это называется “рыбный суп”.

– Без передач на этой тюремной еды было невозможно как-то сохранить здоровье?

– Фактически да. Эти передачки делили на всех, как только могли. Они дадут перловки, а ты покрошить что-то такое в нее…

– Это было нормально, когда человек делил передачу на всю камеру?

– Обычно так оно и было. Замкнутое пространство, и все кучковались так называемыми “семьями”. Пять, четыре, шесть, восемь человек… И уже между собой все делили. Ну, и так угощения давали. Кто как хочет.

– А как было с вентиляцией, со свежим воздухом? Наверное, все курили?

– Да. Там не хватает воздуха. Были такие случаи, что, когда ты резко поднимался на ноги, начинала кружиться голова. Некоторые парни теряли сознание даже.

– А медицинское обслуживание?

– Я так старался не обращаться за ним…

– А те, что теряли сознание?

– А, такие… То пару раз по лицу ему хлопали, и все. Было несколько раз и у меня, что встаешь резко – и начинает водить из стороны в сторону…

– Была ли возможность выходить на прогулки?

– Один раз в день, днем. Я в это время спал, была как раз моя смена. Если ты хочешь, выходишь на прогулку, она минут 40-50 была. В какой-то дворик заводят. Ходишь по кругу…

– И всю камеру в этот дворик, и это была единственная возможность подышать воздухом?

– Да. Я слышал, конечно, о тех проблемах, которые создаются (или создавались) Автуховичу, Санникову, Дашкевичу и остальным ребятам. Что их фактически приравняли к элите уголовного мира. Их бросают в закрытые тюрьмы – это для лиц, которые “злостные нарушители режима”. Это самые жесткие тюремные условия, которые могут быть в Беларуси. Взять хотя бы Васьковича, который в могилевской тюрьме сидит вместе со Статкевичем. Так он там фактически половину срока в карцере сидит. Мало того, что в крытой тюрьме, так еще и в карцере. Очевидно, людей ломают, забирают здоровье. Ведь это все будет иметь последствия для здоровья человека.

– А вы слышали, когда сидели в 90-е, о “пресс- хатах”, когда заключенные делают провокации по приказу администрации?

– Ну, это знают там все, кто сидит в тюрьме. Мы об этом знали, мы знали номера этих “хат”. Наверное, каждый, кто сидит, знает меры, что делать, если ты туда попал. Когда им нужно что-то выбить, какие-то показания на человека, или как-то наказать, все же очень варьируется – смотрят, каким образом на человека надавить. Для одного достаточно, что ему запретят передачу – он уже будет делать то, что им нужно. Другому и эта “пресс-хата” – ему все равно, как Автуховичу. Автухович пошел на такой шаг, потому что он хотел сохранить человеческое достоинство. По тюремным неписанным правилам, ты, когда некоторое время остаешься в этой “хате”, так называемой “с низким социальным статусом”, автоматически можешь такой статус также заполучить. Поэтому единственный выход – нанести себе какой-то вред, чтобы в санчасть забрали. Ведь умереть они тебе не дадут, так обычно…

– Каков ваш взгляд сейчас: какие шаги следует делать общественности в Беларуси и международного сообщества, чтобы политзаключенные как можно скорее вышли на свободу?

– Я очень скептически отношусь к сообществу европейскому. Мне кажется, что там знают наши белорусские проблемы (что сидят несколько человек), и это на фоне событий в Сирии, где убивают десятки тысяч, то их особо не беспокоит. Мне кажется, что здесь режим будет руководствоваться какими-то прагматическими шагами, как получение транша кредита и так далее. Здесь все зависит от того, будет ли торговля с МВФ и все такое.

Если говорить о гражданском обществе… Мы находимся в гетто сейчас. Фактически мы не субъект политики на сегодняшний день. Есть режим, есть Россия, ну, может быть, в какой-то степени Европа или США. Белорусская оппозиция или гражданское общество – это уже не субъект политики.

Самое эффективное – это информация. Они (представители режима – palitviazni.info) боятся, очевидно, когда “оттуда” вытекает информация. Передача информации на волю, о том, что там делается, что происходит. Любое насильственное действие, любая провокация… Надо скорее об этом информировать, передавать информацию на свободу – через адвокатов, или через других зэков. Это работает. Это сдерживает их в таких действиях.

– Нужна ли широкая огласка того, что происходит в тюрьмах?

– Да.

Другие политические заключённые

  • Иван Шило
  • Олег Федоркевич
  • Олег Корбан
  • Николай Маркевич
  • Дмитрий Дрозд