Каждый прожитый нами день — для кого-то очередной день в тюрьме или колонии. Как живется за решеткой и колючей проволокой людям, осужденным за политическую активность? С какими проблемами они сталкиваеются? Удаётся ли решить их и если да, то какой ценой? Редакция сайта palitviazni.info расспросила об этом Марину Лобову — маму политзаключённого Эдуарда Лобова, отбывающего 4-летний срок заключения в колонии “Волчьи норы” около города Ивацевичи. Накануне нашей встречи было известно, что у Эдуарда появились проблемы со здоровьем, и родные выслали ему бандероль с витаминами, которую молодофронтовец долго не мог получить…

— Марина, скажите, пожалуйста, какие последние новости от Эдуарда? Дошла ли до него бандероль?  Вылечил ли он зубы?

— Я получила вчера от него письмо, коротенькое, меньше чем на страницу. Он пишет, что с момента последнего разговора по телефону новостей особых у него нет, каждый день похож один на другой, поэтому пишет очень мало. Судя по письму, так как он не упомянул бандероль – наверно, она ещё до него не дошла. Это очень долгий процесс, она может идти, вернее — лежать у них на складе — недели и три. Никто не спешит вынимать со склада и отдавать заключённому, все заняты… Насчёт зубов – он пишет, что на ближайшие выходные он планирует пойти и попробовать полечить зубы, если его примут. Ну, если не примут – тогда уже мне сообщит в следующем письме или телефонном звонке, придется мне опять ехать к администрации и как-то пробовать решить этот вопрос.

Это всё достаточно сложно. Любая мелочь очень сложно пробивается в колонии. Любая мелочь! Создаются огромные проблемы, нужно не один раз позвонить в колонию, съездить, чтобы чего-то добиться там, хотя, казалось бы, это элементарно…

— Много раз приходилось ездить к администрации, чтобы решать разные вопросы?

— Администрацию я вижу буквально каждый раз, как еду в колонию. Каждый раз у меня к ним какие-то вопросы, которые я решаю постоянно. Ещё ни разу не было, чтобы я туда ездила и с кем-то из администрации не встретилась. Это обязательное явление. На каждое свидание или посещение адвоката я сама еду тоже и встречаюсь с кем-то из администрации. Помимо этого, я еще звоню постоянно. И первое время со мной разговаривали в оперативном отделе, потом перестали отвечать на мои вопросы там, дали телефон зам. начальника по режимной работе.

— Вы чувствуете предвзятое отношение к себе? И своему сыну – из-за того, что он «политический»?

— Я бы не сказала, что это предвзятое отношение. Думаю, что к простым заключённым там еще хуже отношение. Ведь пока еще не было известно, что мой сын – «политический», со мной даже по телефону практически не разговаривали. Первое время, когда я звонила, когда еще неизвестно было, кто такой к ним поступил, меня «отфутболивали» тем, что говорили: «Вся информация придёт к вам в письме, никаких разговоров по телефону». И, разговаривая с родственниками других заключённых во время поездок на свидания, я узнаю, что не хотят никаких контактов по телефону представители администрации поддерживать. Только если ты приезжаешь лично. В основном, очень сложно чего-то добиться, узнать про состояние или про какие-то вопросы, не приехав лично.

— А есть ли информация о том, как к Эдику относятся другие заключенные?

— Насколько я знаю из разговоров с ним во время длительных свиданий, у него особо проблем с другими заключёнными нет.  Некоторые из них, которые сидят там по всяким мелким кражам, не понимают, почему он не подписывает прошение о помиловании, когда можно просто подписать эту бумажку и выйти на волю. Для них это не играет никакой принципиальной роли. Они считают, что он поступает глупо. Некоторые были, наверно, подосланы администрацией — те, кто начинает взывать к его чувству долга перед родителями, перед родственниками, говорить, что он доставляет огромное горе матери тем, что  находится в колонии, и не хочет подписывать прошение о помиловании, и «не хочет выходить». Ну, на это он отвечал им, что он, находясь в колонии, с большей пользой проводит время, чем они, находясь на воле. Что, выйдя из колонии, они начинают пить, воровать и о родителях не думают. И попадают по новой. А он даже в колонии использует время для того, чтобы читать определенную литературу, чтобы развивать свои способности. У него есть свои интересы – это история, и он занимается этим.

Но основная масса, особенно «экономические», понимают его такое принципиальное отношение — отказ писать прошение о помиловании, когда он ни в чем не виновен.

— А вы сами как относитесь к тому, что сын не хочет подписать это прошение? Ведь вам было бы легче, если бы он его подписал? Мысли такие бывают?

— Это очень сложный вопрос, конечно… Я как мать мечтаю, мечтаю каждую секунду, чтобы он вышел на волю, и как можно быстрее! Но в то же время я не хочу, чтобы сын вышел – и у него на совести осталось, что он поступил неправильно, что взял на себя вину необоснованную…  Я хочу, чтобы он вышел с чистой совестью. Он уже достаточно взрослый человек, и любое его решение я всегда буду приветствовать.

— Когда вам положено следующее свидание? Как они проходят? Как часто происходят длительные свидания?

— Длительные свидания — раз в полгода. В октябре должны быть и длительное, и краткосрочное. Краткосрочных только три в год: через стекло, два часа, по телефону. Нельзя даже потрогать за руку… И никогда не знаешь, состоится ли оно, могут лишить в последний момент. Уже опыт показал на примере Францкевича, которого накануне дня рождения, буквально за три или четыре дня, когда уже мама была готова, лишили свидания. Поэтому никогда не знаешь, попадёшь ты к сыну или нет. Всегда собираешься, всё покупаешь, потому что едешь на свидание – везешь и передачу. Но это всё может остаться у тебя дома! Можешь не передать передачу или не увидеться даже, могут лишить и того, и другого. Жизнь полна сюрпризов у нас: никогда не знаешь, что будет завтра…

— Один из сюрпризов – то, что Эдуард не смог попасть под амнистию, потому что было семь взысканий по дисциплине?

— Да. И он уже «злостный нарушитель», к нему применена 117-я статья, он лишен из-за этого денег, на которые может отовариваться в магазине — ему оставили 100 тысяч… В наше время это вообще копейки.

— А получил ли Эдик журналы – те самые военные издания, которые он всегда любил?

— Журналы – это вообще проблема, они не дошли, ни один! И даже в письме он написал: нет журналов! Мы ему ещё в мае выписали «Зарубежное военное обозрение». Не знаю, что такого нашли в этих журналах, но почему-то они до сына не доходят, хотя всю остальную прессу он получает. Я сейчас буду отправлять жалобу на почту, так как замполит сказал, что журналы не дошли до колонии. Я еще понимаю, если бы за один месяц, но так как уже третий месяц, то не может быть такого!

— Это красивый журнал про военную технику разных стран? Может быть, кому-то самому интересно почитать, и он решил его изъять?  

— Я уже спрашивала у зама по режимной работе: может быть, кому-то нужно — я выпишу второй экземпляр! Если уж такая нужда есть в колонии в этом журнале… Объяснили тем, что он не дошел. Поэтому начинаю я с почты, буду подавать жалобу на почту. Посмотрим, что ответят мне с почты, и если окажется, что меня обманули – будем подавать жалобу на колонию.

— Я помню, что вы собирались писать также жалобу в ООН. Не передумали?

— Мы еще не писали эту жалобу, это довольно сложный процесс, и нужно найти человека, который бы составил эту жалобу грамотно. Так как у нас очень большая масса желающих написать эти жалобы, выстраиваются буквально очереди. Потому что всех дел очень много, и будут подавать жалобы практически все. И сроки у всех одни. Практически в одно время всех осудили, и практически одновременно все подавали в вышестоящие инстанции, в итоге уже прошли все инстанции в Беларуси, и уже можно подавать дальше. Да, это долгий процесс, не настолько быстро это делается. Но мы собираемся.

— У вас еще есть второй сын, младший, тоже политически активный человек, который всем интересуется.  Вы когда-нибудь сдерживали детей в их интересах? Ведь когда дети активные, развитые, любознательные и неравнодушные, это, наверно, опасно?

— Это очень, конечно, тяжело — когда, с одной стороны, один сын в тюрьме, и вся жизнь у тебя вертится вокруг него. Ты просыпаешься и засыпаешь с теми вопросами, которые тебе нужно решить для облегчения его жизни в колонии. И жизнь после того, как его посадили, сконцентрирована в основном только на нём. Но в то же время и надо отвлекаться на младшего, потому что весь прошлый год его тоже постоянно задерживали, постоянно мне надо было его ехать забирать из разных РУВД. Но так как он ещё был несовершеннолетний, то ограничивалось тем, что штрафы давали и отпускали, составляли протоколы. В результате он был отчислен из института.

— Он ведь участвовал во многих акциях протеста в Минске?

— Да. В «молчаливых» акциях он буквально во всех участвовал. Я его просила: «Будь осторожен!». Но, может быть, силовики лица уже настолько знают – стали задерживать его на подходе, так что он просто не доходил до места очередной акции. Из-за этого он даже поменял имидж, прическу, постриг свои шикарные волосы. Но это не помогло, всё равно его продолжали задерживать. Потом был Народный сход, он разносил листовки – приглашения на Народный сход и опять был задержан. Затем после второго Народного схода попал в милицию и был избит в опорном пункте. Поэтому — хватало проблем и с младшим сыном. Это, конечно, очень тяжело – когда страдают дети, особенно когда их избивают, и эта жестокость милиции меня очень возмущает. Даже порой не знаю… Старший сын выйдет на волю, и его тоже будут задерживать, избивать… Это такая дилемма: не знаешь, где лучше бывает иногда, на воле или в колонии! Если у нас теперь на любой акции, даже самой безобидной, могут задержать или избить, даже в квартиру придут, откроют дверь своим ключом и изобьют, как это было с многими молодофронтовцами…  Поэтому, читая такие новости, я даже думаю: где лучше у нас – в колонии или на воле?! Вот даже такие вопросы у меня возникают!

— Что помогает вам ждать вашего сына из тюрьмы? Что поддерживает в этой жизни?

— Надежда на будущее. Я думаю, что рано или поздно всё-таки что-то изменится, и мой сын достигнет всего, к чему стремится в жизни. И реализует все свои надежды и мечты.

— И станет военным?

— …в нашей независимой и свободной Беларуси. Действительно независимой.